В истории Великой Отечественной войны немало событий, свидетельствующих о героизме и подвигах нашего народа. Одно из них - 872-дневная блокада Ленинграда. В Железногорске проживают 14 человек, переживших страшные события. Одна из них, Алла Юрковская, рассказала «ГиГ» о том времени. В 1941 году, когда все началось, Алле Александровне было всего пять лет. Воспоминаний о том страшном времени у нее сохранилось немного, но и о них ей говорить совсем непросто.

…Меня иногда спрашивали, почему наша семья сразу не эвакуировалась. Наверное, одна из причин была в том, что моя младшая сестра родилась 12 июня, всего за несколько дней до начала войны, а блокада началась в сентябре. И как бы мама поехала с нами в переполненных вагонах в неизвестность? Это уже потом мне рассказывали, как в такие поезда снаряды попадали. А одна из железногорских блокадниц вспоминала уходящие на ее глазах под ладожский лед грузовики с эвакуированными. Никто в городе в 1941 году не предполагал, какими ужасами блокада обернется. Папу призвали в армию еще до начала войны, в танковую часть. Раньше не забрали, потому что он работал инженером-механиком в Магадане на особых условиях, может, даже на военном производстве. А как только к нам вернулся, сразу отправили на фронт. Мама очень тяжело переживала разлуку.

…Встретили мы начало войны вчетвером: я, сестра Таня, мама и бабушка. Хорошо помню, что когда взрослые произносили слово «война», оно для меня тогда ничего не значило, да и что я могла понимать в пятилетнем-то возрасте? Но вот бабушка что-то предчувствовала, к тому же она гражданскую войну пережила и знала, что любая война - это холод и голод. Когда наши соседи по коммунальной квартире уехали, она первым делом занесла в наши комнаты их дрова, хоть и лето было. Благодаря этому пережили тяжелую и морозную блокадную зиму. Видела я бабушку очень редко, она была военнообязанной, служила в железнодорожных войсках. Но когда ей удавалось нас навещать, привозила охапку травы, из которой мама варила суп. А я, глупенькая, забавлялась: вязала пучки, плела веночки.

…Мама много работала в госпитале, и когда уходила, оставляла меня с маленькой сестренкой, запирала комнату и входную дверь на ключ. Первое время ее не было весь день, но потом, когда на работе узнали про младшую сестренку, отпускали домой каждые 4 часа. Звук поворачивающегося в двери ключа был для меня самым счастливым - значит, мама нас не бросила, вернулась! К маленькой Танечке меня просила не подходить. Так я и сидела в одиночестве, темноте и постоянном страхе. Электричества не было, а через окно света мало попадало, ведь оно до половины было заколочено. Все так делали - для тепла и чтобы стекла не разбились от взрывной волны.

Единственным моим другом в ту пору был игрушечный плюшевый медведь, подаренный папой в феврале 1941 года. Я с ним разговаривала, пела песни, пока ждала маму с работы. Он до сих пор сохранился, два года назад я передала его в музей боевой славы 95-й школы.

…Эвакуироваться нам с мамой все-таки пришлось, уехали в 1942 году в Красноярский край, в Рыбинский район. В Ленинград вернулись при первой возможности благодаря бабушке, она нам вызов прислала в 1944 году. Приехать из эвакуации тоже было непросто: требовалось подтверждение прописки, а еще лучше - вызов от родственников. Еще нам повезло, что бомбежки и артобстрелы не задели наш дом и ближайшие кварталы. Жили мы в центре, рядом с Екатерининским садом и Аничковым дворцом. И уже после возвращения я пошла в первый класс, поздно по тем временам, с восьми лет. Учились в каком-то особняке, так как все уцелевшие школы отдали под госпитали. Никто из нас не любил уроки физкультуры. Нас заставляли бегать, а сил не было даже на игры и шалости.

…Во время блокады и в первом классе я практически не разговаривала. Поэтому и в школе никто не хотел со мной такой общаться. Могла головой кивнуть и самое большее - «да» или «нет» ответить. Учительница, конечно, делала поблажки, но сказала маме, чтобы со мной летом занимались, на второй год меня не могут оставить, я была уже переростком. А мама потом вспоминала, что сразу-то и не заметила мое молчание. Сейчас понимаю, не до того ей было - лишь бы выжить и нас с сестренкой прокормить. Но она нашла выход из положения. Сама она из деревни Иваново, что под Ленинградом, вот туда меня летом и отвезли, и знаете, помогло. Там со мной и местными неграмотными ребятишками одна женщина занималась, и на этих уроках я поняла, что по сравнению с деревенскими я что-то знаю. Это чувство небольшого превосходства и помогло мне перестать дичиться.

А учились мы в бывшем немецком блиндаже. Писали на чистой стороне оставленных вражеских документов. Так что после таких летних каникул во второй класс меня взяли. В старших классах было у меня и одноклассников странное ощущение, когда про блокаду на уроках говорили. Нам казалось, что это не про нас, а про каких-то других детей. Как-то отстраненно все эти рассказы воспринимались. В голове крутилось: выжить в тех условиях было невозможно, а раз выжили, то мы не блокадники. Такие чувства спустя много лет могу объяснить своеобразной психологической защитой, что ли.

…Вплоть до девятого класса никаких разговоров о пережитых событиях в нашей семье не вели. До того момента, пока перед каким-то праздником не затеяли мы дома генеральную уборку. Я полезла на шкаф, а там под запылившейся марлей ровными рядами стояли мешочки с крупами. Мама велела мне аккуратно перебрать каждую пачку, если что испортилось - выбросить. Шел уже 1952 год, даже карточки отменили, но мне объяснили: эти запасы - бабушкина воля, а ей никто в семье не перечил. И вот тогда в первый раз за долгое время мы с мамой заговорили о блокаде, благодаря таким же бабушкиным запасам мы не умерли с голоду. Не представляете, какое это было подспорье! Если бы кто-то знал, что у нас есть чем поживиться!.. Наверное, поэтому мама нас и запирала. Повезло, что соседей рядом тогда уже не было.

Как-то я маму с упреком спросила, как она нас с сестрой таких маленьких одних оставляла. Ведь поначалу ее по 12 часов дома не было. Она мне тогда в сердцах ответила: «Ты бы видела, какие полы я скребла, какие вещи стирала! Сколько угля в печку перетаскала, чтобы нагреть воду для стирки!» Мама ради нас до изнеможения трудилась. Хотя тут тоже настойчивость бабушки помогла, это она маму заставила на любую работу устроиться, ведь трудящимся паек немного больше выдавали.

…Про окончание войны я узнала в школе. Шла на урок и не понимала, почему люди на улице обнимаются и плачут. На школьном дворе толпа стояла, а я мимо них пробежала - в класс торопилась, и ведь даже мысли не возникло спросить, что случилось. Меня у входа техничка остановила: «Куда ты, родная, идешь, где у тебя папка служит? Скоро домой вернется!» И вернулся, правда в 1946 году, хотя здесь есть странности. Был в госпитале, попал к немцам в плен, его увезли в Польшу, два раза бежал, но его поляки немцам оба раза выдавали. И в итоге оказался в Германии, там его освободили американцы. Знаю, что за такое и посадить могли, и на лесоповал отправить, но он был ценный специалист, наверное, это и спасло.

…После школы я поступила в Московский авиационный институт, после которого по распределению попала в Красноярск-26. Родные же так и остались в Ленинграде.