75 лет назад была снята блокада Ленинграда. Три четверти века миновало с того памятного дня. Жизнь двух поколений. Узнав, что одна моя коллега пишет под псевдонимом «Таня Савичева», я решил полюбопытствовать: «Почему именно эти имя и фамилия? Ведь можно взять любые». «Нравится сочетание», - последовал незамутненный лишними знаниями ответ. «Вот так», - сказал внутри меня учитель истории, - вот уже и имя Таня Савичева ничего не говорит русской девушке»… Значит, Роберт Рождественский и сегодня прав в своих стихах: «Вспомним всех поименно, горем вспомним своим! Это нужно не павшим, это нужно живым!»
Второстепенный фронт?
Коли наши соотечественники не помнят о Ленинграде, несмотря на все напоминания, чего уж требовать с Европы, в которой коренного населения осталось не так много по сравнению с мигрантами? И потому в каждую круглую дату снятия блокады находится очередной специалист-западник, который упрекает Россию в чрезвычайно торжественных и воинственных мероприятиях, посвященных этому событию. Страдать и ужасаться советуют нам по западному образцу, да и вообще считают, что не стоит нам настолько выпячивать свое место в прошедших событиях. Для того чтобы понять Европу, надо прочитать книгу Йорга Ганценмюллера «Осажденный Ленинград в 1941-1944 годах. Место города в стратегии атакующих и защитников». Немецкий историк там достаточно любопытно подошел к интерпретации военных событий. Список городов, которых постигла катастрофа во время Второй мировой, у германцев чрезвычайно короткий. Дрезден - преступление англичан, Хиросима - преступление американцев, Сталинград - преступление собственно немцев. Всё! Ленинград в этот список не попадает, поскольку находится на северном фланге театра боевых действий и после провала блицкрига три года являет собой второстепенный фронт. Какое же здесь преступление? Так, лишь точка на карте, до которой дошли доблестные немецкие войска. Взять город не удалось из-за дурака Гитлера (тут уж постарались после войны мемуары выживших генералов), ведь это он в последнюю секунду буквально запретил 4 танковой группе немцев входить в южные окраины Ленинграда. И решение об осаде города целиком приписывается фюреру, который, как сказал фон Лееб, «действует, словно он заодно с русскими». Манштейн в своих мемуарах вообще напишет, что задача взять город была ему поставлена на 1942 год. Кое-каких пустяков он вообще не заметил: за длинную и холодную зиму 1941-42 годов его подчиненные писали об осаде, как о ежедневной битве, и подчеркивали внезапный яростный фанатизм, который мешал взятию города. В отличие от них Гитлер на приеме 8 ноября 1941года прямо сказал, что мог бы захватить Ленинград, но приказал уморить его голодом. Зная о положении в городе, солдаты вермахта выходили каждое утро, как на работу, на свои осадные позиции, чтобы продолжать расстреливать город артиллерией, авиацией. Просто 8 часов тяжкого труда.
***
«Нам было хорошо известно бедственное положение с продуктами питания в Ленинграде. Мы часто обсуждали эту тему и всерьез опасались того, что городские власти погонят женщин и детей прямо на наши позиции. Стрелять в безоружных гражданских было бы немыслимо. В таком случае я бы просто накормил этих несчастных и отпустил обратно, убедившись в том, что противник в их числе не стал засылать к нам в тыл мужчин призывного возраста.
Примерно в то же время наша разведка узнала, что Красная Армия собирается запускать на наши позиции собак, обвешанных динамитом. (Собаки в блокадном Ленинграде? – Авт.) Несмотря на то, что таких собак у русских было крайне мало, начальство приказало нам отстреливать всех животных, приближавшихся к нашим позициям. Это был крайне неприятный приказ для большинства из нас, но мы были вынуждены его выполнять. Со временем война ожесточает человеческие сердца и заставляет совершать зверские поступки, о которых вы даже не помышляли в мирной жизни».
Вильгельм Липпих, ветеран вермахта
И здесь рассыпается в прах еще один любимый немцами миф - о преступном СС и чистом вермахте. Изначально вермахт и не думал заниматься контрбатарейной борьбой и стрелял по промышленным предприятиям и жилым кварталам. Пропаганда Геббельса, демонстрируя фотографии девушек-зенитчиц, бойцов ополчения и другие подобные примеры, заявила, что в таком случае в Ленинграде нет мирного населения, раз все в городе взялись за оружие. Результат этой логики мы знаем. Более миллиона погибших, замерзших и умерших от голода. Причем при автобстрелах и бомбардировках в Ленинграде погибло менее 20 тысяч человек. Но их всех убил вермахт, руководители которого в Нюрнберге кричали, что они всего лишь солдаты и исполняли приказы. 700 тысяч солдат со свастикой, три года убивавшие людей на второстепенном фронте…
Ума или совести извиниться за преступления при блокаде Ленинграда у президента Германии хватило только в 2014 году. Но не все немцы об этом знают.
Ответ лейтенанта
Говорят, практичным американцам в 1945 году очень быстро надоело слышать от немцев, что те ничего не знали о концентрационных лагерях смерти. Со свойственным этой нацией практицизмом америкосы стали выдавать в своей оккупационной зоне талоны на усиленное питание. Вот только получить их можно было, предъявив использованный билет экскурсии в Дахау и подобные ему заведения. Жрать захочешь - так не только на печи Майданека пойдешь смотреть. В конце концов, немцев туда пускали не для того, чтобы сжигать, как предыдущих обитателей. Очень жаль, что Ленинград далек от фатерлянда. Да и разового посещения столицы голода Второй мировой войны мало. Хорошо бы, чтобы белокурые бестии и их наследники могли бы хоть неделю посидеть на клейстеровой диете. Нет. Боюсь, и этого мало. Я не могу сказать лучше, чем ветеран Ленинградского фронта. Пять лет назад лейтенант Даниил Гранин рассказал своим мертвым однополчанам о том, чем кончилась война. Сделал он это в окружении немцев. В бундестаге. Один против всех.
***
Из выступления Даниила Гранина перед немецким парламентом в 2014 году:
- Эта история и для меня была трагичная и жестокая. Я начал войну с первых дней. Записался в народное ополчение добровольцем. Зачем? Сегодня я даже не знаю, зачем. Но это, наверно, была чисто мальчишеская жажда романтики. Как же без меня будет война? Но ближайшие же дни войны меня отрезвили, как и многих моих товарищей. Жестоко отрезвили. Нас разбомбили, еще когда наш эшелон только прибыл к линии фронта. И с тех пор мы испытывали одно поражение за другим. Бежали, отступали, опять бежали. И наконец, где-то в середине сентября, мой полк сдал город Пушкин. Мы отошли уже в черту города. Фронт рухнул. Все связи огромного мегаполиса были отрезаны от большой земли. И началась блокада, которая длилась 900 дней. Блокада была внезапной и неожиданной, как, впрочем, и вся эта война. Не было никаких запасов ни топлива, ни продовольствия. Затем одно за другим начались катастрофические явления, прекратилась подача электроэнергии, кончился водопровод, канализация, отопление. Надвигалась зима. И как назло, лютая зима, 30-35 градусов. Огромный город лишился всякого жизнеобеспечения. Его ежедневно нещадно бомбили. К декабрю улицы и площади города завалило снегом. Только кое-где оставались проезды для военных машин. Памятники заложили мешками с песком, витрины заколотили. Город преобразился.
Ночью освещения не было. Патрули и редкие прохожие ходили со светлячками. Люди начали от голода терять силы. Но продолжали работать. Ходить на предприятия, особенно военные, ремонтировали танки, изготавливали снаряды, мины.
Гитлер приказал в город не входить, чтобы избежать потерь в уличных боях, где танки не могли участвовать. Армия отбивала все наши попытки прорвать кольцо блокады. Немецкие войска, по сути, весьма комфортно, без особых трудов ожидали, что наступающий голод и морозы заставят город капитулировать.
Где брать воду? Кто жил поблизости от каналов, Невы, набережных, ходили туда, делали проруби и ведрами доставали воду. Вы представляете себе - подниматься на четвертый, пятый этажи с этими ведрами? Те, кто жили подальше, собирали и топили снег. Как его топить? На буржуйках, это маленькие железные печки. А чем топить, где брать дрова? Ломали мебель, паркеты, разбирали деревянные строения в городе.
Начала расти смертность. Люди быстро тощали, становились дистрофиками и умирали. За 25 дней декабря умерло 40 тысяч человек. В феврале уже ежедневно умирало от голода 3,5 тысячи человек. В декабре люди писали в дневниках: «Господи, дожить бы до травы». Всего в городе умерло примерно 1 миллион человек. Смерть участвовала безмолвно и тихо в войне.
Мы опрашивали уцелевших блокадников о том, как они выживали. Были поразительные беспощадные откровения. У матери умирает ребенок. Ему три года. Мать кладет труп между окон, это зима. И каждый день отрезает по кусочку, чтобы кормить дочь. Та не знала подробности. А мать не позволила себе умереть и сойти с ума. Дочь эта выросла. И я с ней разговаривал.
Я был на переднем крае, начиная с 41-го и часть 42-го года. Честно признаюсь, возненавидел немцев не только как противников, солдат вермахта, но и как тех, кто вопреки всем законам воинской чести, солдатского достоинства, офицерских традиций и тому подобное уничтожали людей, горожан самым мучительным, бесчеловечным способом. Воевали уже не оружием, а с помощью голода, дальнобойной артиллерией, бомбежек. Уничтожали кого? Мирных граждан, беззащитных, не могущих участвовать в поединке. Это был нацизм в самом отвратительном виде, потому что они позволяли себе это делать, считая русских недочеловеками, считая нас чуть ли не дикарями и приматами, с которыми можно поступать как угодно.
У меня было какое-то странное и подспудное желание рассказать это всем моим погибшим однополчанам, не узнавшим, что мы победили. Они погибали с чувством полного поражения, уверенные, что мы сдали Ленинград, что город не выстоит. Хотел сообщить им, что мы все-таки победили, и вы не зря погибли!
***
После часового выступления 95-летнего русского писателя немцы плакали…
Михаил МАРКОВИЧ
