На форум-диалоге «АтомЭко2017», прошедшем 21-22 ноября в Москве, одной из центральных тем обсуждения стала судьба подземной исследовательской лаборатории в Железногорске.
Разумеется, прежде всего участников интересовало, будет ли построен пункт финальной изоляции радиоактивных отходов (РАО) как естественное продолжение этой лаборатории.
На сегодня и вокруг самой лаборатории, и вокруг строительства хранилища РАО накопилось достаточно много мифов.
Попробуем их деконструировать.
Все делается тайно
Буквально две недели назад в Красноярске специалисты представляли общественности план научно-технических работ в подземной исследовательской лаборатории (ПИЛ). Позиция собравшихся по итогам такова - они хотят знать все, что происходит на этом объекте. Реализация проекта предусматривается в ближайшие десять лет.
Алексей Сергеевич Журавлев, заместитель директора по капстроительству национального оператора по обращению с радиоактивными отходами (НО РАО) вкратце пересказал базовый план мероприятий.
- Итак, лаборатория находится в 6 км от Железногорска, в 4,5 км от Енисея. Ранее ПИЛ рассматривалась как первый этап строительства собственно хранилища. Однако, с учетом мнения общественности, сейчас «Росатом» рассматривает ее как самостоятельный объект. В ПИЛ пройдут инженерно-геологические исследования глубинных изолирующих свойств массива пород на участке «Енисейский» и за его пределами, необходимых для количественного обоснования долговременной безопасности, а также исследования технологических схем обращения с РАО на пространственных моделях и их отработка в натурных экспериментах с использованием создаваемых образцов нестандартизированного оборудования и имитаторов. В настоящее время проектом предусматривается также строительство наземного демонстрационно-исследовательского центра. По итогам исследований возможны два варианта. Первый: получаем одобрение и строим хранилище для РАО 1 и 2 классов опасности. Второй. Исследования показывают, что существующих инженерных барьеров недостаточно для обеспечения безопасности объекта. В таком случае мы усиливаем инженерные барьеры и начинаем исследования заново. Возможен и вывод о невозможности обеспечения безопасности. В таком случае происходит частичное заполнение камер менее токсичными отходами 3 и 4 классов.
Никто не хочет ядерных могильников на своей территории
Патрик Ланде, представитель французской компании ANDRA, по сути аналога российского НО РАО, рассказал:
- Мы занимаемся исследованием вопросов безопасности с середины 90-х. Учитывая весь жизненный цикл сооружения, а срок хранения РАО составляет тысячи и тысячи лет, мы выдвигаем определенные требования к глубине. 500 метров в горных породах – хорошее окружение с геологической точки зрения. Мы должны ограничивать движение воды. Вода - наш главный враг. Мы должны обеспечивать химическую ситуацию внутри хранилища. Мы тщательно изучаем свойства материалов, которые используются для захоронения. Этот процесс цикличен. Анализируем с научной точки зрения, с технической, с точки зрения безопасности, вносим коррективы, и так далее. Мы прошли уже шесть (!) таких циклов.
Прорабатываем проект строительства вместе с общественностью. Они напрямую вовлечены в принятие решений.
В конце выступления Патрик Ланде сказал одну очень интересную вещь (и крайне актуальную для Красноярска, где в последнее время всевозможные экологические движения расцвели буйным цветом):
- В течение последних трёх-четырёх лет появились группы очень агрессивных оппонентов. Их немного, но они очень хорошо организованы, у них есть юридическая поддержка. Они против нанотехнологий, аэропортов, новых заводов. С ними невозможен конструктивный диалог, но мы учитываем, что они существуют.
Я задал мсье Ланде два вопроса.
- Как Вы считаете, на чьи деньги существуют эти радикальные группы?
- Я не знаю, откуда источники финансирования этих групп. Их не так много, 5-10 постоянно действующих. Всего около 30.
- Почему во Франции население куда более благожелательно воспринимает атомную энергетику и все, что с ней связано, нежели в соседней Германии? Так сложилось исторически?
- Ещё во времена генерала де Голля мы вложили в ядерную энергетику максимум усилий, чтобы обеспечить независимость Франции. Доля атомной энергетики на пике была 90 процентов. Но времена меняются...
Здесь мсье Ланде немного слукавил, потому что целью французских атомщиков была не столько энергетическая безопасность, сколько собственная атомная бомба. Но это ладно. А вот если задуматься, почему в большинстве европейских стран (и в том числе – в России) в последнее время появились эти самые радикальные экологи, с которыми «невозможно договориться»? Причем они реально протестуют против любой промышленности, любого индустриального развития. Что это за хорошо обеспеченные финансами и адвокатами луддиты нашего времени? Куда пойти учиться на такого луддита?
И кстати, по поводу «никто не хочет» - ряд стран, где нет атомной промышленности, но есть много свободной земли, предложили размещать ядерные отходы у них. Австралия, Аргентина, Казахстан. Поскольку сами по себе РАО – это герметичные контейнеры, которые никак не влияют на окружающую среду, не повышают радиационный фон даже на доли процента. А денег за это можно получить очень много.
Но пока что законодательство практически всего мира прямо запрещает перемещение радиоактивных отходов из одной страны в другую.
Радиоактивные отходы – для стран третьего мира
Если говорить о Европе в целом, то она выходит из атомного сектора энергетики. Это политическое решение, которое не просчитано с экономической точки зрения, считают собравшиеся. Но это на сегодня факт. Далее вопрос приоритетов – если немцы сперва решили выйти из ядерной генерации, а потом из угольной (а тем временем выбросы углекислого газа в Германии за последние годы заметно выросли), то шведы сперва решили покончить с углем, а уже потом с атомной энергетикой. Бьёрн Дверсторп из Швеции рассказал, что к 20 году останется 6 из 12 реакторов. Стратегия по РАО – прямое захоронение. Все затраты на него – из прибыли от атомной энергетики. Система финансирования действует аж с 81-го года, когда частные компании создали SKB. Если посмотреть на фотографии тех лет, мы увидим протестующих, готовых буквально костьми лечь, но не допустить захоронения РАО на своей территории. Спустя почти 30 лет, в 2009 году, мы видим мэров двух муниципалитетов в обнимку с представителем SKB, конкурирующих за размещение ПЗРО именно на их территории. Что же произошло за это время?
- Мы поняли, что есть необходимость в демократическом процессе, чтобы заинтересованные стороны могли с самого начала принимать участие, - объясняет швед. - SKB провели полное сканирование мест, подходящих для хранилища. После чего отправили письма всем 280 муниципалитетам, с вопросом, хотели бы они принять участие. Этот подход сработал. По итогам переписки мы провели изыскательские исследования в восьми муниципалитетах и продолжили работать в двух. Встречались с жителями. Надо сказать, что у нас на севере мало народу живёт. Надо лететь в город Люлле, оттуда арендовать машину. То, что мы на первых порах вместе с представителем заказчика выходили из такси, подрывало доверие к нам: «Приехали навязать нам отходы!». Мы научились разделять компетенции и ответственность. Разработка проекта хранилищ требует времени. Мы должны обеспечить безопасность окружающей среды на десятки и сотни тысяч лет. И здесь возникает почти философский вопрос: распространяется ли достигнутое общественное согласие на следующее поколение?
Собравшиеся предположили, что жителям муниципалитетов были обещаны какие-то бонусы за согласие на строительство ПЗРО.
- Никаких бонусов, - покачал головой Дверсторп. - В девяностых такое вообще не обсуждалось. А сейчас размещение ПЗРО само по себе означает укрепление и обновление инфраструктуры. Эти два муниципалитета – там уже размещены ядерные объекты, поэтому, скорее всего, решение далось нам легче. Ну, конечно, мы помогаем. Со строительством дома для престарелых помогали. Но в целом – нет.
Юрген Кроне рассказал об уроках неудачи немецкой программы захоронения РАО. Первые попытки были ещё в середине 70-х, когда решили построить в одном месте временное хранилище, цех переработки ОЯТ и глубокое хранилище. Горлебен – подходил по геологическим показателям, но авторы проекта не учли, что это также место отдыха. В 75-м из-за протестов населения проект закрыли. До настоящего момента РАО хранятся на поверхности уже 40 лет, и ещё как минимум 40 лет будут храниться. Это население не волнует?
Что касается Железногорска – здесь уже существует ядерный объект (если кто не в курсе, раскроем тайну – это так называемый «горно-химический комбинат»). Поэтому вполне логично, что возможность строительства здесь ПЗРО рассматривалась задолго до настоящего дня. И сама подземная лаборатория задумывалась как первый этап строительства хранилища еще до того, как возник «Росатом». Но теперь, поскольку приоритеты изменились, и мнение общественности стало учитываться, сам «Росатом» рассматривает ПИЛ в Железногорске как самостоятельный объект. А что дальше – это будет видно по результатам исследований и работы с населением.
Экологи против РАО
Андрей Баздырев, возглавляющий экологический центр «Стриж», призвал собравшихся ответить на вопросы:
- Зачем нужен этот объект? Как это повлияет на здоровье граждан сейчас и в будущем? Почему именно здесь? Какие социально-экономические гарантии получат граждане от государства? Если ответов нет, формируется конфликт.
Ответить, понятно, не самим себе, а гражданам тех территорий, где будут строиться хранилища.
Если же граждане таких ответов не получают, то возникает мифологизация и недовольство сторон друг другом. Не говоря уже о политическом использовании. Выход эколог видит в просвещении и вовлечении в процесс диалога лидеров общественного мнения, организации пресс-туров, разработке и выпуске информационных пособий, брошюр, создании сайтов и так далее. Это скучная рутинная работа, но она необходима, чтобы граждане перестали страдать от радиофобии и научились видеть, где их истинные интересы, а не фантомные боли.
Александр Колотов, эколог из Красноярска, предложил на первых порах доказать всем скептикам сугубо научно-исследовательский характер ПИЛ.
- На сегодня есть общественное беспокойство, что под видом подземной исследовательской лаборатории строится первая очередь пункта ЗРО. Нужно обеспечить каждому желающему возможность убедиться в том, что это не так. Вплоть до того, чтобы установить счетчик Гейгера в ПИЛ с онлайн-трансляцией данных.
Далее. Перед тем, как решение о ПЗРО будет принято, общественность должна убедиться в правильности интерпретации исследования ПИЛ. Кто пытается контролировать ситуацию сейчас? Несколько общественных организаций. Рабочая группа от «Росатома». Постоянная комиссия при общественной палате. Она существует, но она не заседает. Сейчас появился новый игрок - экспертный совет при комитете по экологии Законодательного собрания. Есть ещё целый ряд организаций, но мы считаем, что общественность по-прежнему недостаточно включена в процесс. Важно отойти от политической конъюнктуры. Создать общественный наблюдательный совет при Железногорском филиале НО РАО.
Александр также предложил ряд других практических шагов по вовлечению общественности в диалог.
Если вкратце резюмировать, то получим следующее:
1. Пункт захоронения радиоактивных отходов будет построен в Железногорске только в том случае, если НО РАО найдет общий язык с лидерами мнений и вообще жителями Красноярского края и Железногорска.
2. Мировой опыт показывает, что достижение консенсуса возможно, но только в том случае, если «ядерную карту» не начинают разыгрывать в своих интересах политики.
3. Строительство ПЗРО в России, как и в любой атомной державе, является вопросом только времени, поэтому стоит спросить себя – мы хотим начать решать эту проблему сейчас, или мы хотим переложить ее решение на плечи следующих поколений?
4. Наземное временное хранение РАО представляет собой значительно больший риск в будущем, нежели их изоляция на километровой глубине.
А остальные выводы делайте сами.
