Григорий Самойленко родился в 1931-м и хорошо помнит начало Великой Отечественной, его родное село в Винницкой области было оккупировано фашистами уже в первые дни войны, как и вся территория Украины. Мы встретились с Григорием Онуфриевичем, и он поделился с читателями «ГиГ» своими воспоминаниями о том тяжелом для времени.Днем работа на немца, ночью - на себя
…Сам я родился в селе Завадовка, это Винницкая область, Теплицкий район. Начну вам рассказывать с 1941 года, потому что детство мое было как у всех, нормальное. Хотя, деревня ведь, даже хорошо обуться-одеться порой не было возможности. Носили то, что сами шили. Ткали полотно, потом на солнце отбеливали. Село у нас очень большое было, если сказать по-колхозному, шесть бригад.
И вот в 1941-м началась война…
Как сейчас помню, 22 июня мы ехали от маминой сестры по мосту через реку Южный Буг. Мимо проезжала полуторка, с лозунгом: «Началась война. Нападение Гитлера». Через дня три-четыре нас уже захватили немцы. Киев и Винница от нашего села где-то за 200 километров, вот их бомбили,а у нас тихо было. Наши солдаты все отступали, шли колоннами в тыл. А мы остались в своих домах, деревню немцы взяли без бомбежки и стрельбы. На велосипедах ехали в белых рубашках. Около кладбища, это уже по разговору родителей помню, на липе сидел наш снайпер, убил одного врага. Боец успел тогда уйти, фашисты потом это дерево срубили.
Когда немцы пришли, в этот же день заехал их обоз. Моя бабушка (ей, наверное, было как мне сейчас) спрашивает часового: «Почему вы приехали сюда, зачем?» И ругает его яростно. Вот он ходил-ходил, потом приблизился к ней и сказал по-украински: «Бабушка, что ты меня ругаешь? Ты думаешь, я шел добровольно сюда? В первую мировую войну мой прадед попал в Германии в плен, так там и остался. Я сам по национальности украинец, не немец я. У меня дома жена, четверо детей, хозяйство».
Колхоз наш стали теребить: хороших лошадей забрали, война ведь. Но все равно, хоть и с трудом, но урожай мы в тот год собрали весь. И уже осенью на деревенском сходе один человек предложил: «А давайте мы заново колхоз сделаем!» Это я потом узнал, что он был подослан немцами, чтобы мы для них провизию поставляли. Кстати, староста в деревне тоже идею поддержал. Собрал всех мужиков, которые пооставались, и сказал: «Сделаем колхоз, днем работаем на немца, ночью - на себя». И все согласились, куда деваться-то. И с 41-го по 44-й был у нас такой вот советско-немецкий колхоз.
Сожжем всю деревню…Немцы в Завадовке не жили. Комендатура находилась километрах в пяти от нас. Но в 1942-м вдруг стали у нас всю молодежь забирать работать в Германию. И не только из нашей деревни, но и по всей округе.
…Рассказывали, что немцы по другим деревням творили бесчинства, а в нашей не особо. Наверное, потому что мы от центральной железной дороги далековато были. А вот стукачей и полицейских из местных хватало.
Был случай - в 1944-м на Крещение партизаны схватили одного немца. Тогда нашу деревню оцепили - дома, в которых помогали партизанам, пожгли. А стукачи говорили: «Если немца не вернете, всю деревню сожжем». Потом согнали всех мужчин в одну кучу и обещали перестрелять. Один из деревенских парней, Никита, успел во время облавы переодеться в женскую одежду, убежал и дал знать партизанам, что враги сотворить надумали, и сказал, чтобы фашиста отпустили.
Всех арестованных мужчин сначала увезли в комендатуру, но потом выпустили, за исключением двоих молодых парней, на которых стукачи донесли. Их казнили, расстреляли за связь с партизанами, звезды на их телах вырезали, все на моих глазах.
…Отец у меня инвалид был, бельмо на одном глазу. Поэтому его сразу, в 41-м, не взяли. Но те, кого в начале войны забрали, далеко не ушли, попали в плен. Знаю, что их отправили в город Умань, в концлагерь. Родители рассказывали, когда женщины наши туда ходили - с ними мужей отпускали, по паспорту. Ай, какие паспорта, на Украине не было их, конечно же, справку показывали.
Два дня бомбежек…Уже в 1944 году всех мужчин на фронт забрали подчистую, даже 50-летних. И в том же году, весной, когда наши стали
подходить, немцы побомбили деревню. Сорвали снарядами мост через Южный Буг, а в марте по реке пошла шуга, и то, что осталось, размыло. Вы не сможете представить, а я видел, сколько солдат двинулось на переправу, страшно было смотреть. И немец на той стороне. Там вражеский аэродром был, оттуда обстреливали, но наших погибло немного.
Бомбили два дня подряд. Переправа такая была: несколько снопов ржи между собой связывались, и солдаты меж ними прятались. Плыли через Южный Буг кто на чем мог, а река шириной метров пятьдесят. Хорошо помню, сколько лошадей тогда побили. Недалеко от берега были рвы огромные противотанковые, и туда бросали мертвых лошадей. Целых три месяца запах стоял невозможный. Когда советские войска зашли, нас отправили в соседнюю деревню. Шли с мамой, братом и сестрой через поля, в скирдах ночевали. Потом остановились в деревне. Жили там, пока все не утихомирилось. Конечно, во многих домах окна повыбивало. А отец с нами тогда не пошел, за хозяйством присматривать остался.
…Солдаты наши ничего не трогали, абсолютно. Правда, однажды к нам один забежал и кричит: «Что же вы, не могли защитить село от немцев?» А отец тогда ответил: «Чем защищать - граблями и лопатами?»
В поле вместо школы…Когда мы вернулись в село, отца забрали на фронт (вернулся в 1946-м), и 14 апреля 1944 все, кто остался, и я тоже начали выходить на поля работать. Об учебе и речи не было. Да какая там школа могла быть! Успел четыре класса освоить до войны, потом уже здесь, в Красноярске-26, доучивался в вечерней школе. Так вот, нас трое, сестра 1937 года и брат на десять лет меня младше, а у матери позвоночник больной. Я маме сказал тогда, что больше в школу не пойду, буду работать. Пошел в колхоз. Закрепили в бригаде за мной пару лошадей. Пахал, сеял, косил. Практически все делали на конной тяге, тогда в селах тракторов единицы имелись. После окончания войны выяснилось, что один из колхозников - Микола - единственный трактор в самом начале войны сумел спрятать. Мы еще думали, шутит, когда, вернувшись с фронта, он объявил, что завтра на тракторе выйдет работать. А ведь и правда, приехал на «У-2» в деревню. Он его в обрыве прикопал, следы все уничтожил. Никто не знал, вот так-то.
Победа!…До весны 45-го года я в колхозе работал, победу в поле встретил. Как раз картошку сажали под плуг, когда с центральной усадьбы автомобиль стал приближаться. На его пути осина росла, от которой в армию и на фронт всех отправляли. И мы оттуда крики услышали: «Победа! Победа!» Все тут же выпрягли лошадей - и домой!
***
Григория Онуфриевича призвали в армию в 1951 году, служил в части под Хабаровском. Через два года его направили под Красноярск, где строился наш секретный город. Начинал работать молодой сержант в войсковой части 11018, которая находилась на месте Первомайского. После демобилизации остался на сверхсрочной, в 1962-м перешел в в/ч 3377. В 1988 ушел с военной службы на пенсию, но продолжал трудиться в части начальником складов еще несколько лет. В последний раз на родине был семь лет назад, съездил в родную Завадовку, где в отчем доме живут брат и сестра.
