Ко Дню города принято публиковать любопытные исторические материалы. Каждый раз хочется, чтобы это было что-то по-настоящему интересное, а не очередная перепечатка из парадных книг. В редакцию попали воспоминания одной из участниц комсомольского десанта 1956 года. В них почти нет фамилий, зато есть детали, которые помогут вам перенестись на 61 год назад. (Автор настояла на своей анонимности.)
После окончания школы я устроилась на работу, на знаменитую «Трехгорную мануфактуру». Каждый день по радио и со страниц газет нас звали откликнуться на призыв комсомола и отправиться на стройки Сибири и Дальнего Востока. И однажды на обеденном перерыве я предложила своим подружкам - поехали! Все согласились. Мы тут же отправились в фабричный комитет комсомола, чтобы официально уведомить о своем желании. На следующий день на фабрике прошел митинг в нашу честь, было много красивых речей.
Предоставили слово и мне, но эмоции не дали говорить, и я просто расплакалась. На митинге был репортер с центрального радио. Он долго бегал в толпе, кричал: «Где расплакавшаяся девушка?» И все-таки отыскал меня, усадил в машину, увез в радиокомитет на Пушкинскую площадь. Там он написал текст речи, я его прочитала под запись и, похоже, понравилась работникам студии. На следующий день в 7 часов вечера, сидя на кухне вместе с родителями, слушала себя по центральному радио. (Кстати, это знакомство с радийщиками имело неожиданное продолжение. Где-то через полгода, когда я с голодными соседками по комнате сидела в общежитии Железногорска, почта доставила перевод - 300 рублей! Оказывается, их собрали на радио для меня и отправили на московский адрес, а родители переслали уже мне. Как мы были счастливы! На эти деньги мы купили в комнату плитку и первую кастрюлю.)
С комсомольской путевкой «На стройки Сибири и Дальнего Востока. Пункт назначения п/я №9» я оказалась в поезде Москва-Красноярск. Набилось нас, комсомольцев, тогда 400 человек, плюс обыкновенные пассажиры. Ехали весело, есть особо было нечего, но если у кого выпал в пути день рождения, находилось, чем стол накрыть. Многие слабо себе представляли - куда именно едем, в какой климат. У одного парня в нашем вагоне из теплых вещей была только фетровая шляпа.
В Красноярск прибыли 12 июня. Здесь в первый раз увидели полковника Андреева, начальника стройки и будущего руководителя города Бориса Гедройца. После короткого митинга запрыгнули в автобусы. Красноярск большого впечатления не произвел - сараи да бараки. Выехали к Енисею, а тогда ни одного капитального моста через него не было. Пришлось переправляться по понтонному. Страха натерпелись! Понтон под тяжестью автобуса проседает, а передний и задний края, наоборот, приподнимаются, все это колышется. Вода через понтон переливается. Но добрались до правого берега и поехали дальше. Лес. Поля. Опять лес. На развилке часть автобусов отвернула вправо. Так шоферы решили судьбу части нашего десанта - им суждено было стать жителями Подгорного и работниками Химзавода. Миновали КПП. Въехали в город, который скорее был огромной стройплощадкой. В качестве первого общежития нам служил дом по Школьной, 40. Многоквартирный дом, а не какой-нибудь барак. Мы его окрестили «Бомбей».
В каждую комнату заселялись по три-четыре человека. Все старались сразу сдружиться, я со своими первыми соседками до сих пор созваниваюсь, встречаться уже здоровья нет. Так что начали жизнь со всеми удобствами. Делились вещами, готовили по очереди. Главное впечатление от городских продовольственных магазинов - терриконы крабовых консервов в каждой витрине, буквально до потолка! И обязательно в каждом продуктовом стояла бочка с соленой красной рыбой. Пахло из нее одуряюще, но комсомольскому кошельку не по карману. Нам ведь всем выдали 800 рублей подъемных, которые надо было отдать. А зарплата, учитывая наши разряды, была маленькая. В лучшем случае рублей 400. Только-только прожить. Выручала Болгария. Банка перцев (2 штуки), фаршированных мясом с рисом, стоила 30 копеек! Вот они и были основой нашего рациона. Когда деньги кончались совсем, переходили на перцы, фаршированные морковью, они были еще дешевле. Так и питались.
Помню, как-то поставили на кухне вариться банку сгущенки и уснули. Конечно, взорвалась. Всю кухню уделали. А утром же надо на работу бежать. Вызвали уборщицу. До сих пор помню эту картину: пожилая женщина отковыривает со стены кусочки вареной сгущенки, отправляет их в рот и приговаривает: «Что же вы наделали?»
Работы было много не всегда квалифицированной, да и мы были кто откуда. Многие без специальностей. Устраивались штукатурами с низшим разрядом. Делали, как могли. Понятно, что настоящие рабочие за то же время, что и мы, выполняли вдвое больший объем. А контроль был 100-процентный. Мастер проходил по дому и сразу вносил все в дефектную ведомость. Назавтра приходилось докрашивать, домазывать.
На стройке я увидела Михаила Озиранского. Мы, замерзшие, сидели, пытаясь согреться кружками чая, как вдруг вошел военный в шинели. Посмотрел на нас, заморышей замороженных, ближнюю приобнял и по-отечески так сказал: «Девоньки вы мои, кто ж вас сюда отпустил?» Мы чуть все не разревелись. Нелегко было. Какой был праздник, когда начальство на стройке решило выдать всем приехавшим комсомольцам валенки!!! А то ведь бегали кто в чем. Не все и дотерпели. Помню, одна из девчонок, так устала и намерзлась, что решила на следующий день остаться в общежитии, элементарно отоспаться в тепле. Не вышло. Через час без стука в ее комнату зашла комендант общежития и потребовала объяснить, почему та не на работе? Еще через десять минут в комнате был уже и комсомольский патруль, который устроил девчонке форменный допрос: «Где работаешь? Почему не на работе? Есть ли освобождение?» Так мы узнали, что строим социализм, но под жестким контролем.
Вскоре познакомились и с расслоением в городе. Летом нас решили перебросить с одного дома на другой, и мы решили проехать большую часть расстояния на автобусе. Увы, опрятная летняя публика заставила нас покинуть машину ровно через одну остановку, поскольку мы были в спецовках, естественно, кое-где испачканных. Ничего, дошли и пешком. Но хорошего было, конечно, больше. Да что там хорошего, даже сумасшедшего! Молодые же! Вся жизнь впереди.
Как-то летом пошли с девчонками в лес - ягод пособирать, цветов нарвать, ну вы представляете себе, что такое сибирское разнотравье. Полезли на сопку, где теперь АФУ. Красота вокруг неимоверная. Вдруг наткнулись на столбики с табличками «Проход запрещен. Секретный объект». (Колючки тогда еще вокруг всего города не было.) Лезем дальше. Тут из кустов солдат с автоматом и арестовывает нас. Под конвоем дошли до его хибарки, он по телефону куда-то позвонил.
Долго звонил. Потом долго ждал ответа. Мы, пока время шло, подмели в домике, стекла протерли, порядок навели, чай поставили. Короче, поступила команда нас отпустить. Мы чуть вниз спустились, чтоб солдат нас не видел и стороной, стороной все равно полезли на сопку. Когда добрались до самого верха, первое что увидели, был тот же солдат: «Девчонки, это ведь не игрушки, идите домой, а то если я еще раз начальнику караула позвоню, у вас точно неприятности будут». Так мы и с периметром познакомились, и с хорошим парнем. Хороших людей всегда больше на свете.
За одной девушкой у нас ухаживал парень, крановщик по специальности. И однажды весной во время прогулки он пообещал ее покатать на башенном кране. В ближайшее воскресенье они отправились к нему на стройку (это было в районе дома быта). Забрались на кран. Девчонка была отчаянно смелая и прошла по стреле туда и обратно. К несчастью, прораб жил в доме напротив, на тогдашней улице Набережной. В общем, у подножия крана их ждала уже милиция. Девчонку отпустили, а крановщика в 24 часа выслали из города. В следующий раз они встретились семейными людьми через 30 лет в Москве…
Рано или поздно нашей разухабисто-хулиганской жизни в «Бомбее» пришел конец, и нас переселили на Ленина, 49. Здесь уже было натуральное общежитие, его окрестили «Шанхаем». К тому времени многие обзавелись семьями. Часто выходили за сержантов сверхсрочников из расквартированных в городе частей. Женились и гражданские. Тогда в стране действовало правило - из закрытых городов в армию парней не призывали, считалось, что они и так государственным делом занимаются. Чего греха таить, некоторые юноши ехали в Сибирь, в том числе чтобы воспользоваться этой возможностью. Но рано или поздно наступил 1960-й. Настала пора призыва 1942 года рождения. А какая была рождаемость в самый трудный год войны, понять нетрудно. Да и следующие три года больших наборов не сулили. И правительство приняло решение призывать всех подряд. А у нас соседи только-только поженились и ждали ребенка. Но муж был 1938 года и отправился в войска. Жена с младенцем на руках. Пособие по уходу за ребенком копеечное. Короче, несколько месяцев она перебивалась с малышом с хлеба на квас, откровенно уже голодала. Мы по очереди подкармливали их. И тогда одна из соседок не выдержала и написала письмо министру обороны маршалу Малиновскому! «Что же это за армия такая, что не может прожить без одного солдата, пока у него жена с ребенком с голода умирают?» Через месяц демобилизованный отец был в семье.
Что еще помнится? Как бегали на танцы в «Родину», «Спартак», в подвал на Парковую, 20. Каждые выходные духовой оркестр в парке. А какой ансамбль был у военных строителей! Все с высшим музыкальным образованием! Мы еще понять не могли - кто ж таких ребят придумал забрить в солдаты? Навсегда запомнила Михаила Озиранского, который на свои деньги строил дворец пионеров. Да, да. На свои кровно заработанные. Он еще всегда открывал парад на 9 Мая. Так на параде и умер во главе колонны солдат.
…900 комсомольцев тогда, в 1956-м, приехали в Сибирь в двух эшелонах. Сколько ж нас осталось сейчас в городе, сосчитать уже, наверное, некому.
Записал Михаил МАРКОВИЧ
(фото из группы Железногорск Красноярск-26 Девятка)
Несколько эшелонов привезли в 1956 году в Железногорск 2252 добровольца. 948 из них были комсомольцами.
По подсчетам ГМВЦ к 2001 году в городе проживало 80 человек из комсомольского десанта.
