К сожалению, уже практически не осталось бывших жителей осажденного города на Неве, кто в черную годину непосредственно участвовал в обороне, трудился на заводах, чем мог помогал фронту. Но есть и другие свидетели, чье детство проходило под регулярные артобстрелы, вой сирен и грохот вражеских авианалетов. Дети блокады – им сейчас как минимум семь десятков лет. Но военное лихолетье не уходит из памяти. Детские воспоминания почетного жителя города, ветерана строительства Железногорска, председателя общества «Союз-Чернобыль» Владимира Сперанского переносят нас в ту нелегкую эпоху.

Ленинград – город большой. В нем, как и всюду, есть центр и окраины. Окраины эти были разными по своему назначению – Охта, Ржевка и наш район - Пороховые. Местечко так называлось, потому что здесь находился пороховой завод, где изготавливали чистый оружейный порох. Потом наполняли им снаряды, которые шли на фронт. На Ржевке действовали узловая железнодорожная станция, склад и полигон, где снаряды испытывались. В Охте - завод «Арсенал», там производились минометы. А дальше был Кировский завод, где выпускали и ремонтировали танки.

Семья у меня вся питерская, коренная. И дед с бабушкой, и отец с матерью - ленинградцы. В начале 40-х мы занимали половину одноэтажного дома, жили все вместе, большой семьей, где из детей были я и мой средний брат, а младший родился уже после войны. Конечно, ни канализации, ни центрального отопления у нас не имелось. Грелись от печки. Не существовало и водоснабжения, колонки стояли на улицах, как сейчас стоят в деревнях. Но зато был свой крохотный приусадебный участок. Выращенные на нем картошка и овощи помогали нам переживать голодное время блокады.

 

Отец мой всегда стремился к военной карьере. Практически всю жизнь провел на фронтах. Окончил училище, получил звание лейтенанта, боевое крещение принял на Халкин-Голе. Потом была война с Финляндией, тоже получил там звездочку. В Великую Отечественную на фронте был все годы, победу встретил в Кингисеппе, освобождал Прибалтику. Но все это время он числился беспартийным.

 

А беспартийных в армии не продвигали, поэтому демобилизовался он в чине капитана. В партию его не принимали, потому что мой дед, его отец, был священником, даже по одной из политических статей отбывал срок в заключении. А дед по материнской линии, который в начале войны был еще крепким и бодрым, к концу блокады окончательно потерял здоровье, сказался голод. До победы он так и не дожил. Мать работала сначала бухгалтером в пригородном совхозе, потом, когда уже шла война, в гражданской обороне.

Помню, как за время блокады отец несколько раз приезжал домой на побывку. Сутки или двое гостил, а потом опять отбывал на фронт. Его приезды были настоящими праздниками, особенно для нас, мальчишек. Сколько привозил он продуктов и гостинцев! Это потом мы узнали, что у офицеров была такая традиция: если кто уезжал к семье – всем миром собирали пайки, все съестное. Такое угощение получалось! И спасало потом не одну неделю от голода.

 

Когда началась блокада, что предприняли немцы первым делом? Чтобы деморализовать население и создать невыносимые условия, они попытались вывести из строя заводы, станции электро- и водоснабжения. Шли непрерывные бомбежки – дневные, а чаще ночные. Строго соблюдалась светомаскировка. Ходили по улицам патрули и предупреждали, чтобы ни щелочки света не пробивалось сквозь шторы. В такие рейды ходила и мать. Были разгромлены знаменитые Бадаевские склады, где хранился продовольственный резерв не на один месяц. Досталось и нашему району: на улице целыми остались только три дома.

Помню, как во время налетов все мы лезли в погреб, за исключением деда, который никак не хотел прятаться, а оставался лежать в кровати. Из любопытства я тоже бегал на крыши, где взрослые и ребята постарше тушили «зажигалки». Страшно не было, наоборот, интересно: зенитки палили по немецким самолетам, которые попадали в перекрестье прожекторов, и это напоминало яркий фейерверк.

У меня от тех лет на голове осталась большая шишка. Однажды, когда мы с братом играли на улице, в небе неожиданно появился горящий самолет, пролетел очень низко, и воздушной волной нас отбросило на несколько метров. Я головой ударился о какой-то металлический бак. Самолет, пролетев с километр, рухнул потом на землю. Откуда он взялся, было непонятно, о налете никто не предупреждал.

Разрушенные или оставленные дома тут же разбирались на дрова: топить-то печки было нечем. Потом в ход пошли и все деревянные тротуары, и оставшиеся еще заборы.
Пойманы были бегавшие без присмотра кошки и собаки. Да что там говорить - перестреляли всех ворон в округе! Они потом подлетать к жилью близко боялись.

Во всех районах города подбирали с улиц трупы замерзших горожан. Это, конечно, самая мрачная страница блокадного периода. У нас, на Пороховых, их складировали в небольшой церквушке. Потом много-много лет из здания не мог выветриться трупный запах, несмотря на то, что делали дезинфекцию.

Частично спасало от голода то, что почти полтора миллиона населения – дети, старики, больные – были вывезены из осажденного города. Остались те, кто мог помогать обороне.

 

В 1941 году я должен был идти в первый класс. А тут война и блокада. Конечно, ни о какой школе речи не было. Со мной занимались бабушка и мама, так что к сроку я от корки до корки изучил букварь, умел читать и считать. Позднее, уже когда блокаду сняли, нас, полудохлых и голодных ребятишек, собрали вместе и буквально с января по август стали подтягивать по учебе, давали даже дополнительный паек тем, кто учится. А в сентябре я после экзаменов был принят сразу в третий класс. На занятия в нашу школу ездили ребята со Ржевки, там школу разбомбили.

 

Удивительное дело, несмотря на общую разруху, исправно ходили в городе трамваи. Даже кадры кинохроники сохранились: немцы подступают к городу, а по окраине курсирует трамвай. И что поразительно, все дни блокады работало радио. У меня такое впечатление сложилось, что ни одного дня, ни одного часа оно не отключалось. Рупоры везде висели на улицах и регулярно предупреждали о налетах. Радио работало безупречно, по полной программе: были и последние известия, и художественные программы.

Все время блокады в людях жила огромная вера в победу. Никто даже и подумать не смел, что враг мог очутиться в городе. У всех была твердая уверенность: Ленинград выстоит и победит.

Записал Александр ЖЕТМЕКОВ